Однажды, Александр Васильевич Духанин, недавний выпускник физмата, шёл по своим почти научным делам тихой улицей, недалеко от стадиона «Лужники». На стадионе намечался матч, вроде бы со свободным бесплатным посещением, и ещё какие-то мероприятия. И вот на этой небольшой улице Александр Васильевич заметил более полудюжины ребят школьного возраста и хулиганской наружности, а с ними и молодого человека небольшого роста, нахрапистой внешности и интересного телосложения. Увидел он их издалека, но это расстояние и орлиное зрение позволяло Духанину рассмотреть их подробно. Там было пересечение с другой улицей, рядом кусты, деревья и беспорядочно припаркованные машины. Вот, под прикрытием кустов и кучковались те ребятки. Читать далее
В сторону стадиона шли люди. Не толпой, но и не сказать, что редко. Шли люди разных возрастов и клубных пристрастий, но ребят интересовали исключительно подростки старшего школьного и допризывного возраста, спартаковско–торпедовского вероисповедания. Когда двое таких жизнерадостных юношей вышли из другой улицы и поравнялись с ними, то от поджидающих отделились двое, подошли к юношам, надавали им оплеух и отобрали красно-белые шарфики. Юноши были возмущены до глубины души и потребовали вернуть им «розы», но появление возле кустов несколько малорослых фигур облегчило им расставание с клубной атрибутикой. Потом захватчики снова заняли позиции возле густой растительности, а двое, растерявших жизнерадостность, юношей пошли дальше, в сторону стадиона, то и дело оглядываясь, потирая ушибленные места и поправляя одежду. Проходя мимо озадаченного Духанина, они что-то горячо обсуждали; возможно, сбор народного красно-белого ополчения против распоясавшейся красно-синей военщины.
Для Александра Васильевича такое зрелище было в новинку. Он уже понял, что это цеэсковские боевики тиранят спартаковских болельщиков. Сам то он не шибко болел, но на футбольный «Спартак» готов был смотреть, тем более что в те годы смотреть было особо не на кого.
Духанин продолжал идти, сближаясь с шайкой без всякого опасения: во-первых, явно, их интересовали подростки со спартаковскими розами, а во-вторых, он готов был схлестнуться тогда с кем угодно. Настроение у него было такое.
Тем временем, жертвами скоротечного нападения стали ещё двое спартачей. Теперь Александр Васильевич видел, что это не просто хулиганство, а проводится курс молодого бойца. Вожак – тот крепыш лет двадцати пяти – обучает пацанов, годов пятнадцати, вступать в схватку с противником в настоящих боевых условиях, числом один к одному. Духанин почти поравнялся с шайкой как раз, когда вторая пара красно-белых дала дёру с места происшествия. Вожак, приглядывая за своими учениками, успел оценить взглядом и приблизившегося Духанина. Духанин хоть и был с боевым прошлым, внешность имел вполне себе ботаническую, так что крепыш в нём не усмотрел угрозы. На опера своим видом он, похоже, тоже не тянул. А шайка уже имела кучу трофеев, валявшихся возле одного из деревьев. Александр Васильевич разглядел десятка полтора шарфов и сколько-то шапочек со спартаковскими и торпедовскими опознавательными знаками.
Духанин уже прошёл мимо, но осознавая, что такой шанс упускать нельзя, развернулся и подошёл к уличному инструктору. «Здорова!» – обратился Духанин к нему. В ответ – отличающее мужскую половину русского народа, презрительное, хамское, враждебное отношение к незнакомцу, к чужаку, и высокомерное: «Ну, чего тебе?». Такое приветствие Александра Васильевича совершенно не удивило. И дело вовсе не обстоятельствах встречи, а в том, что Духанина такое пренебрежительно-враждебное отношение русских мужчин к незнакомцам и чужакам неприятно поразило ещё в первые дни пребывания в России. Что за этим скрывалось, он тогда ещё точно не знал: страх, который приходилось маскировать враждебным видом?.. природная злобность ли таким образом себя проявляла?.. или это была суждение о другом человеке по себе самому? Впрочем, сейчас речь идёт не об отличительных чертах русских, а о том, как дядя Саша нашёл племяннику Славику воспитателя боевого духа.
Духанин-то знал, что спартаковское движение большое – больше, чем у любой другой команды. Болельщиков много, а бойцы хлипкие. Надо сказать, что околофутбол тогда уже набрал силу в нашей стране, и костяк околофутбольных шаек сложился: далее было, в основном, укрупнение и, иногда, разделение. Определились уже и сильнейшие. Это были бойцы из ЦСКА. Они лупили всех, при этом не светились перед посторонними. А спартачи… Ну, говорили про них, что визгу много, а побед не числом, а умением, за ними не числится. То есть у «коней » была школа, кузница кадров, а у остальных было всё самотёком. Кстати, свой курс молодого бойца проходил и Александр Васильевич Духанин.
Вообще, среди молокан это обычное дело, как и среди народов Кавказа. Обычно наставником становится старший брат, один из старших братьев. У Духанина не было единоутробного брата, а потому его опекал троюродный брат Сергей, по прозвищу Пилюль. Сначала-то у него было прозвище «Пильгуй», в честь известного вратаря, данное ему за склонность и умение стоять на воротах во время дворовых футбольных баталий, но потом оно видоизменилось до «Пилюль», а иногда и «Пилюля». Возможно, с подачи младшей сестрёнки, которая приходила звать его домой, по маминому поручению. Слыша, как к Серёжке обращаются по прозвищу, типа: «Эй, Пильгуй, что у тебя левый угол всё время не прикрыт?», – она пыталась подражать большим, но у неё получалось: «Пилюль, мама тебя зовёт обедать. Борщ уже в тарелке. Пи-лю-юль!». Вот Серёжка Пилюль и опекал Саню Духанина. Видит, что кто-то задирается, и настраивает троюродного: «Чего ты дрейфишь? Будь мужиком – дай ему по рогам! Я рядом – прикрою, если что…» В семье, когда нарастает напряжение между старшим братом и кем-то из младших, тоже наступает разрядка, если умный брат завязывает потасовку с кем-то из посторонних. Вот только по молодости, да по глупости, часто жертвой становятся добропорядочные безобидные ребята. Так что Духанин ощущал себя обязанным опекать племянника Славу, так как больше было некому. Но ему, как взрослому интеллигентному человеку, было неловко науськивать парнишку вдвое младше его на посторонних. Да и не проводили они достаточно времени вместе, а ведь не в каждом случае надо подталкивать юную душу к драке. Даже редко, когда следует. Тут надо знать с кем и по какому поводу. Это выродки, двуногий скот науськивает молодёжь без учёта моральных принципов и правил, а человек высшей пробы до такого не опустится. Потому, когда увидел Духанин, как обучается цеэсковский молодняк, то счёл, что для племяша такая наработка духа может быть полезной.
Не обращая внимания на привычное в России хамство к незнакомцу, Духанин продолжил: «Меня Александром зовут». В ответ: «Ну». Духанин хотел было подать руку для знакомства, но трезво рассудил, что это глупо, и продолжил: « Слушайте, у меня племянник есть, как раз такого же возраста, ка эти пацаны – пятнадцать лет ему – возьмите его к себе на курс молодого бойца. А то он спортом-то занимается, но, сами понимаете, нужна ещё и боевая закалка». Через пару минут неспешной беседы Александр Васильевич получил адрес на Песчанной улице, куда следовало явиться племяннику, вначале на смотрины. Так завязался один из важнейших узлов жизни Вячеслава Гурьева. Если сейчас читает эти строки кто-то из свидетелей и участников вышеописанного разговора, то автор передаёт им привет и дань уважения.
Надо сказать, что у Гурьева и без того присутствовал боевой дух, но вхождение в новую общность было для него весьма полезным, а возможно, переломным.
Дело в том, что прежде Вячеслав вёл себя обособленно, а тут он стал частью боевого сообщества. Это принудило его находить общий язык с такими же боевыми ребятами, а временами и подчинять себе других, и подчиняться правилам или более сильным и умным товарищам.
Личность и общество – это разные уровни раскрытия человеческой сущности. Личностный уровень – это лишь проявление самости, собственного Я. Оно никак не ограничено. Только страх смерти или увечья может остановить позывы самости. Да и то не всегда. Для отдельного Я не существует ни Бога, ни чёрта – его существование бессмысленно. Лишь общество создаёт ограничения, и посредством ограничения задаёт направления развития. Именно общество, окружение других существ собственного вида создаёт личность.
Личность – это человек сочетающий в себе природные инстинкты и правила поведения перенятые из общественной среды. Чтобы обезопасить проявление личности для окружающих, общество создаёт правила поведения и моральные ограничения. Чтобы личность полнее выразила себя, человеческая среда разделяется на сообщества. Основные подразделения сообществ – охранительные и осваивающие. Те и другие в определённый период могут переходить из одной категории в другую в результате своей деятельности. Основным, наиболее весомым и многочисленным сообществом является семья. Семья имеет преобладающие охранительные качества, но, как и многие другие сообщества, в определённый период имеют явное преобладание освоения. Важнейшим из сообществ осваивающего типа является религиозное сообщество. Оно также имеет периоды охранительного свойства.
Вячеслав вполне удобно встроился в сообщество юных бойцов. Однако Александр Васильевич прекрасно понимал, что ему нужна будет и этическая подковка. Иначе из парня вырастет обычный разбойник. На боевого наставника Духанин, разумеется, не надеялся, а потому стал больше внимания уделять племяннику. Беседы, споры, туристические походы, экскурсии – всё, так или иначе, сближало их и позволяло старшему влиять на своего подопечного. С Васей Духанин напрямую занимался значительно меньше, но всё время настойчиво подводил Вячеслава к тому, чтобы он участвовал в становлении младшего брата.
А потом произошёл совершенно замечательный случай…
Ехали Александр Васильевич и Вячеслав в метро, и направлялись они от станции Юго-Западная в сторону ВДНХ. Духанин сел на одно из крайних сидений, а его племянник встал рядом. Народу было в тот час много. Да и вообще, тогда пассажиров в общественном транспорте было много, так как позволить себе иметь машину в то время мог далеко не каждый. И лица вокруг были в основном славянские, так как первые гастеры ещё только появились, и они пока ещё старались не покидать своих рабочих мест. А ещё тогда шла вторая чеченская война, и милиция разбойничала на улицах Москвы, стараясь набить карманы за счёт тех, кто нарушал паспортный режим. Конечно, особым вниманием одаривали людей с неславянской наружностью. Мол, мы такие патриоты, Родину защищаем от понаехавших, от притеснителей русского народа. Возьмут на лапу… и отпустят. Вот уж, кому война, а кому мать родна.
Занимал сидячее место Духанин не долго: на следующий остановке он уступил место пожилой даме. Такое действие для него было вполне обычным. Хотя он прихрамывал, раненная нога не давала забыть о себе, но людям старше себя – пожилым мужчинам и женщинам разных возрастов – он уступал место всегда. Привычка сохранилась у него ещё с юности, когда он жил в Азербайджане. Там люди воспитаны так, что обычно женщины занимают переднюю часть транспорта, а мужчины заднюю. Особенно этого правила придерживаются люди в сельской местности. Однако никогда ни одна женщина или девушка не будет стоять, если в транспорте нет свободного места. Любой парень, встанет, предложит место женщине, а сам отойдёт в конец вагона. Старики и женщины всегда там получают почтение. Да, как принято в мусульманских землях, автобус или вагон негласно, само собой разделяется на женскую и мужскую часть, но никогда юноши и молодые мужчины не опустятся до того, чтобы не уступить место стоящей рядом женщине. Это позор! Это не по мужски. Поэтому Духанин имел в крови такую воспитанность и показательное мужское поведение.
А женщина, между тем, проехав пару остановок, вышла. Вышла, ласково, по матерински, с улыбкой взглянув на Духанина, унося в сердце чувство надобности этому миру и единства со своим народом, в котором ещё есть такие вежливые молодые люди. Покинуло вагон на той станции много народу, но Александр Васильевич не стал садиться, полагая, что это место займёт другая женщина или старик. Однако, не дожидаясь, пока выходящие покинут вагон, внутрь втиснулся парень лет семнадцати, не сводя горящего взгляда с пустого места, и, буквально, кинулся к нему. Уселся, поправил наушники, понажимал что-то на аудио-плеере и отрешился от мира, низко опустив голову. Совершенно не мужское поведение. Но и не женское. Средний пол.
Духанин и Гурьев наблюдали это позорное бесполое поведение, но не предприняли никаких действий, каждый по собственным соображениям. Вагон принял и остальных пассажиров, свободных мест не было. Среди прочих, вошла и сударыня, невысокая, полная, годов чуть более пятидесяти. Сначала она встала поодаль, одной рукой держась за поручень, а во второй у неё были сумка и пакет. Болезненно пухлым ногам, видимо, было трудно держать грузное немолодое тело, и она осматривалась в поисках свободного места, или доброго понятливого человека.
Кто знает, может быть, это тело дало жизнь двум-трём жизням, позарез нужным своему народу, а эти ножки спешили в холод и жару к кому-то, кто требовал внимания, плакал, болел, хотел есть, спать, просто выказывал норов. С годами тело потеряло силу и привлекательность, стали не нужны нежность и заботливость души, обитавшей в этом теле. Окружающим чужим людям она стала неинтересна. Что с неё можно получить? Может и близким она стала обременением. Теперь мужчины не замечают её, не желают замечать. А женщины – они либо такие же, либо не успели вкусить своей ненужности, это у них это ещё впереди.
Никто не уступил ей место. Она оглянулась, увидела сидевшего с краю парня и, подойдя, встала рядом. Он не поднял головы. Что думал он? Видел ли он, что рядом с ним – молодым, сильным, цветущим – стоит пожилая женщина? Видел – не видел: какое это имеет значение? Он, как и любой из нас, знает, что рядом может быть человек, которому следует оказать внимание, почтение, поддержку. Может он считал, что ему ехать далеко, а она может выйдет через остановку?.. Что в нашей стране все равны, в том числе, и в праве на это место?.. Что ему не стоит уделять внимание этим людям, которых он, скорее всего, больше в этой жизни не встретит, и эта женщина тоже скоро исчезнет для него навсегда? Возможно, он был убеждён, что его ждёт трудный день и трудная ночь на ногах, а эта тётка потерпит пять минут, не развалится. Или он верил, что его юное, крепкое тело требовало сидячего отдыха, и было важнее для Родины, чем душа какой-то случайной престарелой попутчицы?... Мало ли что он мог думать? Когда есть готовность поступать по мужски, творить добро, то человек ведёт себя соответствующе. Мужество и человечность проявляют себя действием, а эгоизм и бездуховность проявляется в самооправданиях.
Теперь у Духанина появилась веская причина потревожить юношу, который занял место, прежде уступленное им другой даме. Он потеребил парня за плечо, правда, как-то неуверенно, и сказал: «Парень, уступи место женщине». Видимо, неуверенность руки и слишком вежливый, почти просительный тон, дали юноше повод огрызнуться на Александра Васильевича: «Что больше не к кому докапаться? Вот, на остановке выйду – и пусть сядет».
Похоже, для него такое поведение было не чем-то необычным, хамство и чёрствость уже пустило в его сердце глубокие корни. «Да ничего, мне тут три остановки только проехать», – сказала женщина Духанину, таким образом благодаря его за попытку, что-то сделать для неё. Духанин снова, уже увереннее сжал плечо юноши и успел сказать: «Парень, имей совесть… – но тот дёрнул плечом, и бросил. – Да отвяжись ты!». И тут вмешался Вячеслав Гурьев.
Он рванул к парню, отпихивая дядю и даже довольно сильно толкнув даму, и ещё кого-то по пути. Не останавливаясь, не говоря ни слова, он мощнейшим ударом, вкладывая вес тела, врубил кулаком сидящему парню в лицо. Как в замедленной съёмке Духанин видел кулак, проминающий, рассекающий нос, и ослепительно-белую кость, на мгновение высунувшуюся из раны. Парень, кажется, моментально ушёл в забытье. Но Гурьев обрушил на него длинную серию ударов. Бить было неудобно, так как голова завалилась и была довольно низко. Пожилой мужчина, сидевший по соседству отпрянул и, в ужасе, прикрылся. Гурьев нанёс удар ногой, сверху. Поезд в этот момент стал тормозить и Вячеслав чуть не упал. Он ухватился руками за верхний поручень и в прыжке, двумя ногами, врезал юноше в грудь.
Шум-гам! Женщина кричала: «Парень, не надо! Парень, ты что?! Убьёшь же! парень!». Опять серия ударов руками. Духанин, стал оттаскивать племянника. Поезд опять резко тормознул, и они почти упали, но вовремя ухватились за кого-то. Несколько человек вскочили с мест и рванули в стороны от них. Крик! Гурьев, снова нанёс удар ногой, с разворота. Потом удары рукой: одной рукой – вторую крепко держал Духанин. «Хорош, Славка! Убьёшь же!»
Всё было в крови. Как будто тут свинью зарезали. После первого сминающего и ломающего удара не было крови, но потом… И тётенька была в крови. И Гурьев с Духаниным были в крови. И те, за кого они хватались, от кого отталкивались, и сидевшие рядом, и сидевшие напротив. Как будто кто-то кувалдой вскрыл банку с алой краской. Александр Васильевич тянул Вячеслава к выходу. Поезд уже ехал вдоль перрона. «Ты что, Славка? Что на тебя нашло?» Гурьев молчал, часто и глубоко дыша. Он не своди глаз с изувеченного юноши: тот сначала завалился направо – туда, где только что сидел престарелый мужчина, – а потом мешком сполз на пол. Он медленно двигался, хрипел, водил согнутыми в локтях руками перед своим лицом, превратившимся в кровавое месиво. Слышались ахи, охи, вопросы, недовольство, но никто не препятствовал нашим героям. Стараясь быть незаметными, с толпой они вышли на улицу и поехали домой на такси. Тогда не было столько видеокамер, даже они были ещё довольно редкими.
Этот случай сильно повлиял на дальнейший путь Гурьева. Александр Васильевич не корил его. За что? Человек просто наказал хама. Хама, который не уважал окружающих, позорил свой народ. Ведь выродок был, скорее всего, из русского народа. Как и та женщина. А если и не русский, то тем паче. Жестоко? Да, жестоко. Но это было по-мужски. Бой, борьба с хамством, с трусостью, с бесполым поведением, с вырождением. Это был урок для подонка. Теперь он трижды подумает, прежде чем сесть на свободное место в общественном транспорте, если есть стоящая женщина или старик. Будет озираться, чтобы не напороться на праведный гнев крепкого русского парня, способного дать уроки вежливости и мужского поведения. Пусть семья воспитывает добром и собственным примером, а не воспитываешься – получи!
Разве что, пожурил Вячеслава Духанин, за несдержанность. Можно сесть на пару лет за такое дело. Оба тогда могли сесть. Люди ведь вокруг. Ведь наверняка, кто-то принял этот карающий поступок за хулиганство. И попадись они тогда милиции, пошли бы под статью. Но в целом, Духанин не осуждал племянника. Его очень возмущала и обессиливала картина жизни в России, с той самой минуты, как он приехал в Москву. Бескультурье, неуважение, беспричинная ненависть, оскорбительное отношение к зависимым людям у любого мало-мальски поднявшегося соплеменника – всё это сильно бросалось в глаза человеку, рождённому на Кавказе. Однако характером Александр Васильевич был куда как мягче племянника. Крут был Гурьев Вячеслав Кириллович. Не по годам крут. И силён.
Раньше Гурьев не заморачивался вежливостью. Он чаще вообще не садился в общественном транспорте, а если и садился, то завидя старших, поднимался и молча отходил в сторону. А после того, как он наказал выродка в метро, у него несколько изменилось отношение к поведению людей в общественных местах.
Возможно, основной причиной этого стали пересуды с Духаниным. Ведь тот вырос на другой модели поведения в обществе. В той модели отношение к близкому, к своему соплеменнику выражалось не в ответе «Да» на вопрос «Ты меня уважаешь?», а в будничном, бытовом отношении, через уважение к старшим, избегании бранных слов, показательном следовании морали. Это не значит, что там, где впитывал общественную мораль Духанин, нет выродков и хамов, но пропорция их численности к порядочным людям, похоже, прямо противоположно российским. Там хамство так же редко, как в России бескорыстная вежливость. И наоборот, непредвзятое спокойное отношение к близкому распространено так же широко, как неприязнь к незнакомым людям у русских.
Гурьев, когда приезжал к Духаниным в село, не очень такие вещи замечал – мал ещё был. Но Александр Васильевич уверял, что это так, и в этом кроется наша разобщённость.
– Русские с недоверием относятся к незнакомцам. Мне кажется, это от внутренней слабости, бесхребетности, – говорил Духанин. – Они боятся и потому щетинятся. Но если русскому польстить или посулить какие-то блага, то он родную мать продаст, а не только кусок Родины. Вот, нету понимания принадлежности к народу, к единству, которое ты своей персоной представляешь. Когда победа какая-то или праздник, то русские расслабляются, чувствуя себя частью большой древней силы, а когда праздник проходит, то каждый прячется в свою щетину. Русские будни, это не движение единого организма по тропе истории, как хотелось бы, а дрейф микроорганизмов, которыми питаются более высокоорганизованные хищники.
– Ну что же, прямо русские самые зашуганные что ли? – пытался возразить Гурьев. – Чай не мы одни такие. И не такие уж беспомощные, раз так свою землю расширили.
– Да какое нам дело до других? Лучше нас они организованы или хуже? Мне важно, чтобы русские были самыми едиными и сильными, а как там с этим делом у других – это их проблемы.
– Вот те раз… Но ведь ты с кем-то сравниваешь, точка отсчёта должна быть.
– Идеал должен быть. К нему и надо стремиться. А сравнивать есть с чем. Только всё не в нашу пользу. Вот войдут в вагон трое ингушей, и начнут безобразничать. Нагло будут безобразничать, чтобы себя показать, своё превосходство перед окружающими – то есть перед русскими. Как считаешь, выкинут их из вагона русские люди, даже если их будет пятеро против одного ингуша?
– Найдётся несколько человек, которые им воспротивятся. Скорее, это будут русские женщины.
– Согласен. И если им пару мужиков воспротивятся, то ингуши их побьют, подрежут и сбегут. А остальные будут смотреть и радоваться, что сегодня не их очередь, быть зарезанными.
– Думаю, если будут бузить пара русских гопарей, то картина будет такая же.
–О! О чём и речь! А я тебе хочу сказать, как человек выросший в другом окружении, что на Кавказе было бы иначе. Там тоже не все встали бы грудью против хамов, но сопротивляющихся хамству было бы больше. Это точно! И в большинстве случаев, хамам не поздоровилось бы, потому что мужчины действовали против них большим числом и сплочённее. Если бы такое случилось в автобусе, то шум поднялся бы и со всего квартала народ сбежался бы, и многие захотели бы принять участие в наказании ублюдков. А у нас? Ты говоришь, пара человек воспротивилась бы… верно. А остальные? Почему у нас большинство не смеет открыто сопротивляться злу?
– Ибо не фиг, – так говорит христианская церковь.
– Чушь! Армяне ещё в семидесятых годах совершали теракты в Москве, потому что считают Россию злом, а русских – оккупантами своей Армении. Армяне – христиане. Но они и сейчас действуют организованнее и агрессивнее, что видно по тому, как они вытесняют русских, да и мусульманские народы в южнорусских землях. Больше половины осетин – православные христиане, но они ни в чём не уступают другим кавказцам, и не один ингуш даже пикнуть не посмеет там, где есть хоть пара осетин. У истинно верующего больше оснований бороться со злом, чем у атеиста или полуверующего. И Православие тут не помеха, а помощь. Потому что у верующего есть вера и право на другую жизнь, после смерти. У верующего есть основание, отдать эту свою жизнь в борьбе со злом, чтобы получить другую жизнь – вечную. Так что, непротивление злу силой это или отмазка труса и полуверующего или это враг из другого религиозного течения вводит тебя в заблуждение. Но это другой вопрос. Сейчас идёт речь о том, что у нас большинство не вмешивается, когда наших бьют. Мне кажется, что у хамства и разрозненности нашего народа один корень – отсутствие самоуважения. Мужская или женская честь и человеческое достоинство, для русского народа, в целом, чуждые понятия. Конечно, среди русских тысячи и тысячи, а может и миллионы людей, имеют достоинство и честь, но и этого количество слишком мало, чтобы считать, что русские имеют самоуважение. А главное, таких людей недостаточно чтобы задавать тон, чтобы воспитывать самоуважение в подрастающих поколениях. Ты, вот, почему наказал выродка в метро? Потому что тебя задело его хамство! Ведь так?
– Не знаю. Может быть.
–Стесняешься? Правильно! Стыд – первейший признак чести, и мужской и женской. А какое может быть самоуважение, если нет чести? Хотя, некоторым честь заменяет самомнение. Вообще же русский народ страдает от отсутствия самоуважения. Ведь, что говорят русские о своей стране, о своём народе? Это позорище! Никто так уничижительно не отзывается о своей Родине, о своём народе. Ладно, если вот как мы, вдвоём, не для чужих ушей, можем, и даже время от времени должны перемывать косточки матушке-России, но не при чужаках же. А выродки часто именно для инородцев помоями обливают и страну и народ. Я в среде кавказцев такого самоуничижения не видел. Такой стыд! Такой позор! Выродок не вступится за соплеменника, места не уступит женщине, нахамит кому-то, а потом в презрении к себе весь народ измажет грязью, мол, вот мы какие. А ведь должен был бы говорить только о себе, да и то не вслух.
Постепенно и сам Гурьев убеждался, что самоуважение народа, его честь – это не громкие слова. Это то, что каждый день и ночь миллионы людей на бескрайних просторах России воплощают в каждом своём поступке. Из этого и складывается образ о своих соплеменниках, о себе, а у инородцев складывается образ русских. И хорошо, если где-то в Кремле сидит человек, который работает над воспитанием самоуважения своего народа, а если нет? Вот делает он много полезного: усмиряет олигархов, борется с тайными и явными врагами, устраняет отделенцев (Отделенцы (рус.) – сепаратисты (инстр.); примечание автора) , занимается экономикой,… но считает, что воспитание – дело других людей и надлежащих организаций. При этом, он думает так же, как и многие его соплеменники. Как тогда? Нет, нельзя отдавать воспитание самоуважения народа на откуп одному человеку, даже сидящему в самом высоком кабинете. Пусть он трижды умён, работящ и родинолюбен (Родинолюб, родинолюбие (рус.) – патриот, патриотизм (геч., англ.); примечание автора). Это дело общее, и каждый должен внести свой вклад, каждый должен блюсти свою честь, иметь своё самоуважение и требовать таких же действий от других.
Такие размышления и выводы, такое отношение к своему народу и привели Гурьева к созданию первого боевого товарищества. С ним были Солодовников, Калинкин и ещё один юноша по имени Алексей – Лёша Воловик. Этакие тимуровцы с боевым уклоном. Им хотелось исправить страну, исправить народ. Им хотелось сделать много доброго и полезного для своей Родины – России. Такие же чистые душевные силы примерно в то же время или чуть ранее двигали и деятельность Артура Рыно со своими товарищами, но он стал транжирить свой добротный потенциал на бесчисленную армию инородцев. Артур писал иконы, он помогал всем близким людям и знакомым. Чрезвычайно отзывчивый и добропорядочный человек, превращавшийся в беспощадного воина с теми, кого считал поработителями своей страны. Его воспитывала мать-одиночка, которая не могла уделить воспитанию сына достаточно времени, потому что ей некому было помочь. Но у каждого свой путь, и каждый должен сделать свой вклад в общее дело. Вот только многие ничего не делают, а за них приходится тянуть лямку неопытным подросткам, вслепую ищущим выход из духовной нищеты своего народа.
Гурьев с товарищами подходил к делу с другого конца. Они были убеждены, что если каждый из них убьёт хоть тысячу гастеров или зажиточных инородцев, то родной народ не станет от этого сильнее, духовнее, богаче. Ну, убьёшь ты ты Джамшута, а его родичи отыграются на старенькой учительнице русского языка и литературы в Душанбе, Марии Ивановне. Не перестанет пьянствовать Васька из села Бухие Овраги Орловской губернии. Не перестанет следователь Иванов, скажем – из Новокузнецка, – подкидывать вещдоки и «разводить на бабло» своих соплеменников. Со смертью гастера ничего для этих людей не поменяется в их внутреннем мире. Тем более, Ольга Петровна из паспортного стола завтра оформит нового гастера, которого выпишет диаспоральный паук для бывшего разбойника, а ныне бизнесмена и депутата, Сидорова. И не перестанут эти голодранцы ехать на заработки из-за страха – просто они будут кучковаться, организовываться, сплачиваться перед внешней угрозой. Потому что очень многие русские готовы их принять, чтобы сдать им жильё, чтобы построить домик подешевле, чтобы самим не мести улицы и не выносить мусор, чтобы не вставать в пять утра и не садиться за руль маршрутного автобуса, чтобы не дышать перегаром своего соплеменника, не слышать хамства и высокомерия в словах.
С убийством гастера не исчезнет во многих русских людях тяга к наживе, пренебрежение к соплеменникам, готовность прогнуться под чужака, ради шкурного интереса, склонность к пьянству, к разврату, к похабщине. А именно через носителей таких качеств и идёт прогиб всего русского народа. Через слабость хозяев входят в русский дом незваные гости и притесняют добропорядочных. И низшие пеняют на высших, мол, вон они там, наверху, воруют и глупые законы пишут; мол, рыба гниёт с головы… А ведь у каждого своя голова есть. Что же так много русских думают этой головой, как подстроиться под вороватые верхи, а не пытаются делать своё дело честно, не в ущерб общему народному делу. Исходя из этих соображений, Гурьев с ребятами направили свой добродеятельный юношеский порыв на тех, кто делает русский народ слабым, подвластным чужому влиянию, сдающимся перед чужеродным нахрапом. Но сначала было действие…
Вячеслав, Ярослав и Роберт возвращались домой после несостоявшегося рубилова со спартаковской шайкой. Они не были зачинщиками, а Гурьев и Солодовников даже не имели желания драться с неизвестными спартачами, но они в то время являлись частью большой околофутбольной общности, а потому и соучаствовали наравне с другими. Всего желающих сразиться собралось около тридцати. Мясных не оказалось, но, как это часто случается, налетела милиция и пришлось стеночникам улепётывать. Боевой настрой в беге частично рассеялся, но вовсе не был исчерпан.
В метро ребята встали в окончании вагона. Сидячих мест почти не было. Шагах в десяти-двенадцати от наших героев, ближе к середине вагона, вообще было довольно свободно: там расположилась стая из шести человек – четырёх юношей и двух девушек, – которые вели себя весьма вольготно. Они принадлежали к какому-то западному молодёжному течению, скорее, к панковскому. Были они навеселе, в руках были бутылки с хмельным пойлом, они ругались, перекрикивались, шутливо задирали друг друга. Наши ребята, завидев этих, переглянулись и…
– Вломим? – спросил друзей Гурьев.
– Бутылки, – намекнул Солодовников на возможность использования выродками этих предметов.
– Этот перегон длинный. Надо секунд за двадцать – тридцать до остановки. Давай на следующем, там минуты полторы, – это Калинкин.
– Там два выхода. Левый с переходом. Давай в правый. На эскалаторе бегом до середины, – снова Гурьев.
– Может там два на подъём работают? Тогда я на левый зайду, и немного сзади буду, – добавил от себя Роберт.
– Если разделимся, наверху направо. Там я проходные дворы знаю. Левый выход, прямо, до второй арки серого дома. Там ещё ресторан грузинский, – похоже, Ярослав хорошо знал этот район.
– Пацаны, – сказал Гурьев, – если кого-то возьмут, то мы все попутчики и друг друга не знаем. Они матом ругались и бухали, сделали им замечание, а они драться полезли и оскорблять. Надо одному сначала подойти…
– Я подойду, – вызвался Калинкин, расправив плечи.
– Нет! Я пойду, – твёрдо сказал Гурьев. – Моя задума. А вы поможете, если что.
– Чего, если что? – недоумевал Ярослав. – Я тоже пойду.
– Да ты им скажи вежливо, типа, прекращайте, – сказал быстро соображающий Роберт, – а они тебя и пошлют. Ты и начинай махач… а мы подключимся.
– Не учи учёного, – огрызнулся Вячеслав, недовольный тем, что его план озвучил товарищ, а не он сам. – Ты, Яр, дождись, когда я начну. Ладно? Как я начну, вы с Маслом, впрягайтесь.
«Масёл» – прозвище Солодовникова Роберта, данное ему дворовыми ребятами ещё классе в пятом, за широкую кость и крепость тела.
А поезд уже дошёл до станции и двигался вдоль перрона, останавливаясь. Одни люди вышли, другие зашли. Выродки продолжали вести себя крайне развязно, видя, что никто не призывает их к порядку. Когда двери закрылись и поезд тронулся, то один из них достал пачку сигарет и закурил. К нему присоединился ещё один его товарищ. Остальные воздержались от курения, но ещё более развеселились. Взрослые пассажиры не делали им замечания, но внимание на панков обращали. Купаясь в этом внимании, первый курильщик, закинул одну ногу на другую, широко растёкшись на сидении и нагло стал смотреть то влево, то вправо, быстро поворачивая голову. Явный вызов.
Наши герои переглядывались, улыбаясь. С каждым мгновением усиливалось их желание проявить мужество и защитить своё человеческое достоинство, попираемое пьяным двуногим скотом. А Калинкин отсчитывал первые сорок пять секунд пути, чтобы оставшиеся секунды провести в яростной боевой потехе. Мужество, честь, достоинство, чувство долга укреплялось в те мгновения в юных русских ребятах, чтобы отвоевать себе место среди этого взрослого, молчаливого, безответного сообщества.
Поезд шёл довольно медленно. Медленнее, чем обычно. Чувство опасности и вызова этому трусливому обществу разогнала молодую кровь. Азарт распалял. Страх подавлялся желанием скорее броситься в молотилово, уничтожить источник этого страха. Калинкин вроде и замечал, что поезд движется медленно, а вроде и не хотел замечать. Он более опасался, что останется слишком мало времени загасить эту мразь человеческую. Солодовников думал более о том, что может остаться много времени до остановки. Завалят они панков, или кто они там, а дальше что? Месить их ногами? Он не знал, что ему делать с поверженным врагом. А если поезд остановится в тоннеле? Как смотреть на людей? Ведь на него будут устремлены десятки пар глаз. Гурьев, был уверен, что Ярослав посчитает слишком быстро и вёл свой отсчёт, хотя он не знал, сколько вагон будет в тоннеле. Он уже выбрал своей первой целью того, который закурил и теперь нагло вертел головой. Никто из наших ребят не сомневался, что они одержат верх в этой схватке. Они физически сильны, по-бойцовски подготовлены, и они на стороне добрых сил, на стороне справедливости.
«Давай» рыкнул Гурьеву Калинкин и толкнул того в бок. Вячеслав, до того не сводивший глаз с выродков, посмотрел на Ярослава и Роберта и сказал: «Ни накидывайтесь, как только я отойду. Ладно? Я хочу сам их всех загасить. Не мешайте. Лады? Если что – вот тогда встревайте». «Давай уже!» – неистовствовал Калинкин. Было очевидно, что ещё секунда промедления Гурьевым, и он бросится на подонков. Бросится, и без всяких увещеваний, начнёт молотилово. Ему было важно ответить на вызов , который он воспринимал. как личный. Этический вопрос для него почти отсутствовал. А вот Гурьев смотрел на всё шире. Ему было ясно, что вызов брошен обществу. Нужен мужчина, который примет вызов и покажет, как надо действовать. Зло должно быть наказано. Но не путём безбашенного налёта на подонков, а через ритуал. Сначала вежливое слово, потом оскорбительный ответ, а потом кара. Тогда и очевидцы, и подонки будут понимать, что это воспитательное мероприятие, проводимое мужественной частью общества, а не голимая разборка двух шаек, волею судьбы оказавшихся в одном вагоне метро. И Гурьев направился к противнику.
Тот выродок, что закурил вторым, по пути был ближе к Вячеславу. Но он встал перед первым из курильщиков и самым наглым из всей стаи. Наклонился слегка, держась одной рукой за верхнюю перекладину, и сказал не очень громко, с показной, буквально, дымящейся из каждого слова вежливостью: «Товарищ, извините, что вмешиваюсь, но в нашем метро курить и распивать спиртные напитки запрещено. Пожалуйста, погасите сигарету, перестаньте громко материться, ведите себя прилично». Выродок не совсем понимал, что происходит: Гурьев уже тогда выглядел довольно внушительно, и в сравнении с этим подонком тоже, хотя и был на пару лет младше его.
Этот спортивный внешний вид и беспримерная вежливость в словах, даже какое-то заискивание, не очень укладывались в цельную картину. Хмель тоже затруднял создание цельного образа в голове выродка. Он смотрел непонимающе секунды три на Гурьева, а потом ответил самым привычным для себя образом, каким обычно, большую часть жизни он отвечал на замечания: «Да пошёл ты!» Грубее ответить словами или действием ему не позволил инстинкт самосохранения, при виде крепкого юноши перед собой, а последовать предложению он не мог, потому что уже привык играть роль заводилы и распоясавшегося бунтаря. Впрочем, этого было достаточно, чтобы Гурьев приступил к следующей части воспитательной работы. Кстати, переход от показательно вежливого тона к необузданной ярости, были особым гурьевским почерком, ещё с подросткового возраста.
Любой обученный педагог или дрессировщик из цирка вам скажет, что наказание должно быть чётко связано с поступком. То есть, наказуемый должен знать, за что ему сделали больно. В данном случае выродки должны были знать, что они стали потерпевшими, потому что в неположенном месте курили, распивали спиртные напитки, сквернословили. Гурьев об этом знал – прочитал где-то, – но позже, когда боевое братство окрепло, и Вячеслав рассказал о своих занятиях Духанину, тот более чётко растолковал порядок действий. Вот как он это объяснял:
«Это важно! Никогда, никого нельзя наказывать за то, в чём он не виноват или не может изменить. Нельзя наказывать человека за то, что тебе не нравится разрез его глаз, или цвет его кожи, или повышенную волосатость. Тем более, что он, собрав своих, может и тебе предъявить претензии, что у тебя волос на теле мало, или кожа розовая, как у свиньи. И основания для претензий у вас будут одинаковые, то есть никаких. Так что, предъявляй обоснованные требования. Нельзя бить за национальность или цвет кожи, но можно за то, что в моём городе, в моей стране, на моей Родине ты мусоришь, ведёшь себя развязно, хамски с женщинами моего народа, пользуешься ими без принятия каких-либо моральных обязательств, за то, что задираешься, создаёшь круг своих, который, сможет притеснить мой народ. Поле деятельности сужается, но это поле настоящего сражения, а не то, на котором обуздывают разрисованного воздушного змея. И с этими требованиями ты можешь подходить с претензиями к выродкам. Чужак видит, что выродки из нашего народа ведут себя непристойно и думают, что это нормально. Нормально для поведения в отношении твоего народа. Именно через этих подонков, через нашу слабость нас попирают инородцы. Поэтому, нет нужды своих продажных шкур, выродков отделять от агрессивных инородцев. И те и другие действуют по одним правилам и в одном направлении. Я веду себя вежливо с людьми, меня никакой инородец не подкупит, потому что я ставлю выше личной выгоды общественную пользу; ты тоже ведёшь себя прилично, тебя не подкупить, ты работаешь над собой – так, как через нас могут попользоваться нашим народом? Если только обманом или нашим убийством. А через выродков чужак спокойно, за лесть или за деньги, через женщину, спокойно нас отодвинет. Но чужаки, выродки, враги проявляют ещё себя и в бытовых мелочах. И вот тут нужно не упускать случая их наказывать. Особенно это касается собственных подонков. Как говорится, бей своих, чтобы чужие боялись. Во-первых, инородец увидев, как ты наказываешь выродка, будет иметь уважение к твоему народу, в котором есть «санитары общества», во-вторых, ты поднимаешь планку взаимоотношений в своём народе, а значит – дурных примеров поведения, которые так заразительны, для чужаков станет меньше, для них планка тоже поднимается. Всегда надо начинать с себя, постепенно распространяя своё растущее могущество на чужие слабости. Действовать нужно выборочно, по ясному поводу. Матерится?.. подойди и вежливо призови фильтровать базар; нагрубил в ответ?.. вломи ему. Создай психологическую установку подонку: грубость , свинство, продажность – боль, кровь, позор. Ты творишь непотребности – тебя наказывают. Простая цепь из двух звеньев: виновен – наказан. Чтобы вершить правосудие не надо диплома юриста, достаточно мужества и человеческого достоинства. Кстати, у судей и прокуроров и следователей могут быть дипломы, но отсутствовать честь и мужество. А это уже признак выродка, ослабляющего наш народ»
Гурьев отступил чуть назад и влево, глянул с улыбкой, на хихикавших товарищей хама и с полуразворота нанёс удар правой рукой в лицо подонка. Следом ещё три удара, а потом правой ногой врезал опешившему второму курильщику. Девушка, сидевшая между двумя пострадавшими, прикрываясь руками и, скуля, попыталась вскочить в этот момент, подалась телом вперёд, – и ей тоже слегка досталось коленом. Однако Гурьева это нисколько не отвлекло. Девушка была частью этой стаи выродков, а потому и не была неприкасаемой.
Сидевшие напротив ещё двое парней проявили себя лишь возгласами и слабым хватанием за одежду Вячеслава. Они даже ещё не встали с места, когда Гурьев повернулся, схватил одного из них за грудки, потянул на себя, приподнимая, и бросил через бедро. Бросок получился зрелищным и сопровождался «ойком» стоявших невдалеке девушек. Приём был выполнен с накрытием, то есть Вячеслав делал его не с упором на колено, а упал на противника верхней частью тела, чтобы далее действовать удушением и захватом. Это имело смысл, так как повергнуть четвёртого подонка он уже не успевал – Роберт и Ярослав бросились на стаю, как только Гурьев нанёс первый свой удар в этой драке.
Когда же он хватал за грудки свою третью жертву, Калинкин нанёс сокрушительный удар ногой четвёртому подонку, отчего тот мгновенно потерял сознание и, заливаясь кровью, сначала откинулся назад, а потом рухнул на пол. Очень сильный удар, очень. Калинкин, видимо, плохо осознавал, что он делает. Таким ударом он мог убить. А обстоятельства никак к этому не понуждали. Это опрометчиво, необдуманно. Что же, тогда Ярослав ещё не научился подчинять своему разуму крепкое тело воина.
Роберт бросился на того, что закурил вторым. Девчонка рядом с ним, получив слегонца коленом, зажалась и довольно громко вопила, а сам он попытался дать дёру, но был встречен (набитым об стены, столбы и заборы) кулаком Солодовникова. Эта встреча и до сих пор, наверное, приносит тому подонку болезненные воспоминания, а как больно было ему тогда… о!.. тем более что Роберт не остановился, а прихватив его одной рукой, второй начал бить по туловищу.
Калинкин буйствовал. Он сопроводил опрокинувшееся тело своей жертвы взглядом пламенным, горящим, как у комиссаров в немых фильмах о социалистической революции. Но что же дальше?
Рядом скулит девка, взывает то ли к матери, то ли к богу, то ли к богоматери. Напротив другая девка – киснет и под шумок писает в штаны. Один подонок в глубоком нокауте. Другой под Росомахой бьётся, как эпилептик, и под них обоих затекает жидкость из бутылки. Из третьего подонка Мосёл отбивную делает. Четвёртый выродок еле шевелится, после того как Гурьев внёс поправки в его этическую конституцию. Но ведь шевелится!
Да, Калинкин распознал свою будущее жертву по шевелению. С рыком он кинулся к подонку и нанёс тому несколько ударов ногой в бок, по рёбрам. Потом рухнул на него коленом и стал бить руками. Рядом с головой воспитуемого лежал окурок. Ярослав схватил подонка за космы и стал тыкать его разбитым лицом в окурок. «Жри, с …, жри его!» – орал Калинкин. Несчастный успел только выплюнуть зубы, а через мгновение потерял сознание от сильного удара в затылок.
Поезд всё двигался в тоннеле. Калинкин привстал, держа выродка, ударил его коленом, перевернул на спину. Потом он взял окурок и засунул его в рот подонка. Вячеслав стоял над своей жертвой, бил её руками, тыкал ногами и что-то выговаривал – видимо, проводил воспитательную работу с этим представителем неформального молодёжного движения.
Прошло ещё несколько секунд. И вот, поезд стал замедлять ход перед станцией. Роберт отпустил своего «подопечного» и склонился над тем несчастным, которого вырубил ногой Ярослав. Он потеребил парня, но тот никак не откликался. Кровь очень сильно текла из его сломанного носа, из глубоко и длинно рассечённой левой брови. «Мама-а…» – сопливила одна барышня, «не бейте меня-а…» – вхлипывала другая. Очевидцы воспитательного мероприятия давно уже шарахнулись в стороны и теперь смотрели на происходящее в оцепенении.
Калинкин не унимался. Кровь разбудила в нём звериное нутро. Он кинулся ко второму курильщику, прошерстил взглядом пространство рядом с ним, нагнулся и заглянул под скос сидения, потом рявкнул: «Где сигарета?». Рявкнул так, что некоторые пассажиры стали шарить по своим карманам в поисках курева.
Тут он заметил, что сломанная дымящаяся сигарета закатилась в стык спинки и сидения. Схватил чинарик и заставил подонка его есть. Ещё с десяток секунд и поезд остановился.
Юные герои, стараясь не смотреть на свидетелей наказания, выскочили из вагона и бросились к выходу. На выходе с эскалаторов, в одном из углов помещения, была установлена видеокамера. Ребята заметили её поздно, но это не повлекло никаких последствий. Также никто за ними не гнался, и милиционеров нигде не было. Первое боевое крещение новой русской общности прошло без осложнений.